Роль Солженицына в становлении и развитии диссидентского движения трудно переоценить. Мало кто сделал так много для разоблачения "преступлений сталинщины". В определенных кругах Александр Исаевич преобрел столь высокий авторитет, что его стали называть духовным лидером интеллигенции. В этой связи было бы уместно провести тщательный анализ его книг, разобраться, где правда, а где художественный вымысел, ведь к печатному слову на Руси всегда было особое отношение и нередко неосторожное высказывание "духовных лидеров" имело большой резонанс. Предлагаю на суд читателей отрывки из книги Л. А. Самутина "Не сотвори кумира". Автор близко знал Солженицына, за участие во власовском движении отсидел срок в воркутинском лагере, убежденный диссидент, много лет боровшийся с советской властью.В семидесятые годы по просьбе Александр Исаевич прятал у себя рукопись "Архипелага ГУЛАГ" от КГБочевидно, что случайным людям подобное не доверяют. Поэтому не доверять его оценкам нет оснований.

...Вспомнил свою собственную реакцию на эту странную книгу (Архипелаг ГУЛАГ ). Прочел первый том залпом и пришел в восторг Не думайте, что я не заметил нелепостей и несуразностей, натяжек, искажения o фактов, выдумок и тому подобного. Комукому, а мнето описываемое в рукописи было достаточно знакомо. Но я пришел в веселое, если не сказать победное настроение. "Так и надо! - мысленно восклицал я тогда.- Пусть опровергают! Пусть доказывают обратное! Комочки грязи все равно присохнут! Клевета, ну и пусть! Зато влепил А. И. им пощечину!" Впрочем, моего энтузиазма хватило ненадолго. Быстро пришло похмелье. Сначала я подумал о многочисленных "достоверных данных", которых так много в этой книге. Боже, как они мне знакомы! Еще с тех времен, когда я занимался пропагандой во власовской армии и нас усиленно питали материалами из геббельсовского министерства пропаганды. Да и в вермахте не было батальонной библиотечки, в которой не валялись бы тощие брошюрки о "большевистских зверствах". В них в разных комбинациях цитировались достижения безымянных гениев статистики, с предельной точностью знавших все о стране, где они никогда не были, ни с одним гражданином которой они не беседовали и о которой за всю жизнь не прочли ни одной путной книги. Великолепные "свидетельства жертв", которые поначалу показались мне горючим материалом, способным коечто запалить в этой стране, теперь приводили меня в бешенство. Кто поверит в эту "туфту"? Из каких шепотков на нарах, от каких жалких личностей слышал Исаич, а потом силой своего авторитета попытался возвести в ранг непреложной истины эти "открытия"? Но, пожалуй, самое большое разочарование вызвали у меня, как это ни странно, те немногие страницы "Архипелага", где автор писал правду. Вот он на "общих работах" в сравнительно легком подмосковном лагере. Пребывание его там продолжалось три недели из восьми лет заключения. Всего три недели Александр Исаевич был как все. Впрочем, нет - в значительно лучшем положении, чем все, чем 99 процентов заключенных: с передачами, возможностью свиданий, спокойным режимом. И что же? Проклятия судьбе, мысли о смерти, ненависть ко всем окружающим... Вопли, которых никогда не слышали ни в штрафных изоляторах, ни в бараках усиленного режима, ни за Полярным кругом, ни на лесоповале - во всех тех местах, о которых Солженицын знал только понаслышке и где действительно можно было отчаяться... А что стоило поведение героя книги на следствии? Когда я бесдовал с людьми, читавшими эту главу или слышавшими ее по радио, я убедился, что никто ничего в ней не понял. Даже Н. А. Решетовская (жена А. И. Солженицына), которая не раз слышала обо всех деталях следствия от супруга и перепечатывала когдато эту главу, даже покойная Воронянская, знавшая ее чуть ли не наизусть. Удивляться тут не приходится. Там, как говорится, "наворочено" столько, что из массы уместных и неуместных эмоций, отступлений и т. п. выделить

...Я СТАЛ диссидентом, как принято говорить, лет за сорок до того, как это, скажем прямо, не очень точное словечко вошло в обиход. И остался тем самым "горбатым", которого исправит только могила: хотя годы и события многому научили меня, продолжаю исповедовать свои собственные взгляды на некоторые вопросы жизни, политики, истории. Но я сел за машинку вовсе не для того, чтобы отстаивать их или полемизировать с теми, кто мыслит не так, как я. Мне хочется просто рассказать снисходительному читателю историю двух поворотных пунктов моей жизни, двух кардинальных разочарований. Мой диссидентский счет не мал. В годы войны судьба сложилась так, что я оказался на посту редактора одной из газет, издававшихся власовским пропагандистским аппаратом для власовских солдат и офицеров. Закономерным продолжением этой "карьеры" были десять лет лагерей... Несколько лет хранил я в глубокой тайне рукопись книги с авторскими правками на полях и между строчек. Человек, написавший книгу, мелким, почти бисерным почерком внес в машинописный текст свои поправки, изменения и дополнения. С ним судьба познакомила меня за девять лет до описываемых событий. При обстоятельствах, о которых пойдет речь ниже, рукопись исчезла. И вот сейчас эта книга снова лежит предо мной - на этот раз уже в напечатанном виде. Парижское издательство издало ее тремя пухлыми томами, напечатав на толстой, яркобелой бумаге с глянцевыми, красочными обложками. Авторское предуведомление к книге звучит как великопостный колокол: "Со стеснением в сердце я годами воздерживался от печатания этой уже готовой книги: долг перед еще живыми перевешивал долг перед умершими. Но теперь, когда госбезопасность все равно взяла эту книгу, мне ничего не остается, как немедленно опубликовать ее. А. Солженицын. Сентябрь, 1973" Эта книга - "Архипелаг ГУЛАГ" Александра Солженицына. И рукопись именно этой книги взяла у меня госбезопасность в ночь с 29 на 30 августа 1973 года. Когданибудь историки литературы будут копаться в архивах, отыскивая детали ушедших событий, что сопровождали появление на свет "Архипелага". Сам автор прямо связывает свое решение о его публикации с изъятием экземпляра рукописи госбезопасностью. Мне же сейчас, пока рука водит пером и память не ослабла, внутренний голос говорит о необходимости переложить все на бумагу так, как это произошло, чтобы толки и слухи не исказили действительность до неузнаваемости. Действующих лиц истории хранения рукописи "Архипелага" было двое в Ленинграде - Елизавета Денисовна Воронянская и я. Елизавета Денисовна работала машинисткой, много печатала Солженицыну, выполняла многие его поручения и просьбы. Причем делала все совершенно бескорыстно, из одной беспредельной преданности, доходив-шей до полного самопожертвования. Воронянская печатала и рукопись "Архипелага". Познакомил меня с ней сам Солженицын, когда ранней весной 1968 года мы встретились в Ленинграде. Я приехал туда из Воркуты, он - из Рязани. Целью встреч была передача мною Солженицыну материалов, нужных ему для литературной работы, как выяснилось потом - для его книги "Архипелаг ГУЛАГ". Воронянская оказалась очень интересным, литературно широко образованным человеком, полностью разделяла взгляды и Сол-женицына, и мои, и мне с ней было легко, свободно и занимательно. У нас возникла хорошая, большая, доверительная дружба. Летом 1969 года Елизавета Денисовна дала мне рукопись "Архипелага" сначала прочитать, сопроводив всевозможными наставлениями о соблюдении строжайшей секретности и осторожности, а потом обратилась с просьбой взять рукопись на хранение. При этом сказала, что с автором согласовано, не возражает, чтобы рукопись хранилась у меня.

... Перелом случился, когда в журнале "Новый мир" я прочитал повесть Солженицына "Один день Ивана Денисовича". Нет, конечно, я не нашел для себя в этой повести чегото нового. Мнето сразу было видно, что повидал я куда побольше, чем автор. Да и в официальных речах и в тех воспоминаниях, что появлялись еще до или почти одновременно с повестью, было сказано ничуть не меньше. Не пришел я в восторг и от художественных качеств этого произведения. Для тех, кто не хлебал лагерной баланды, язык этой книги казался откровением. Нам же, былым лагерникам, он был хорошо известен. Что касается характеров - они (как, впрочем, во всех вещах Солженицына) только фишки на схеме, покорно иллюстрирующие замысел литератора. Меня взволновало в этой повести совсем другое. Читатель, который не прошел через лагеря, рисовал себе Солженицына в первую очередь мучеником, которому многое прощается. Он, неискушенный читатель, не мог, да и не хотел увидеть, каковы на самом деле взгляды автора на государство, на народ, на товарищей по несчастью. А мне, знавшему жизнь и описываемых людей не хуже, чем знал Солженицын, по десяткам мало что говоривших посторонним деталей было ясно, что у этого человека на уме. Все годы, прошедшие после освобождения, я не искал единомышленников, но тосковал по ним. А тут он сам словно вошел в мой дом, и будто глаза его без слов сказали мне: - Мы из одного теста, Леонид. Я так же, как и ты, недоволен этой страной. И теми, кто ей управляет, и теми, кто позволяет управлять собой. Я стал искать случай познакомиться с Солженицыным, и это мне удалось..

Взято из"Военно-исторического журнала" за 1990-й.